Вадим Сергиенко,
аспирант кафедры философии МГИМО
Узнавание Польши
Открытие чего-то нового для нас, осознание его и понимание всегда происходит через то, что мы уже знаем и видели. Усматривая в неопознанном черты чего-то хорошо знакомого, мы становимся способны принять и удивительные особенности нашего открытия. Так испанцы сперва разглядели в индейцах Вест-Индии мифические народы Библии и античных сказаний о таинственных племенах на окраинах ойкумены. Конечно, нередко наше узнавание оказывается неверным (как у папуасов, воспринимающих самолет как большую птицу), но всегда необходимым.
Третья Речь Посполитая открылась мне во время недельного пребывания в этой стране во множестве знакомых обликов. Первый из них оказался советским. Уродливые коробки-здания учреждений «без прикрас» и жилых домов без теплоизоляции, засеянные по всей послевоенной Варшаве, взошли, как сорняки, густо и обильно. Теперь на них нашили или еще только нашивают цветную теплоизоляцию, но проку от этого не больше, чем дряхлой старушке от молодежной косметики. Сталинская высотка культурного центра завершает архитектурный облик советской Польши. Знакомую печать угрюмости читаю и на лицах обитателей Варшавы. По словам знаменитого польского кинорежиссера Кшиштофа Занусси, она видна во всех странах бывшего второго, марксистско-ленинского, мира. Так что, узнаю тебя, ПНР – «самый веселый барак в социалистическом лагере»!
Второй лик современной Польши вживую мне не удалось наблюдать. Только со слов представителей польской католической интеллигенции в моем сознании сложился образ правокосервативной и националистической, крестьянской и католической Польши, воплощенной во влиятельном «Радио Мария» с его харизматическим лидером отцом Тадеушем Ридзиком. Антисемитизм и антизападничество, враждебное отношение к высокой культуре, критическое восприятие церковных иерархов и вождизм «Радио Мария» легко воскресили в моей памяти впечатления от русских «православных фундаменталистов».
Польское научное сообщество либеральной ориентации воплотилось для меня в некоторых молодых сотрудниках и студентах Института социальных исследований Варшавского университета. Эти господа столь сильно смахивали на своих американских коллег, как по своей «аглицкой речи», так и по чертам лица, что без труда была опознаны мной и маркированы значком универсального Макдональдса. Пожалуй, это тоже один из ликов современной Польши.
Однако же самым что ни на есть национальным стало для меня лицо Республики Польской католической интеллигенции. Ее представители проявили удивительную глубину и чуткость мировосприятия, выказали подлинную любовь к образу несоветской России, погребенному под обломками коммунистической преемственности РФ, способность к осознанию своих исторических грехов и даже дурных черт национального характера (знаменитый польский гонор). Огромная общественная и социальная активность вдумчивых христиан и вовсе заслуживают восхищения. С какой ответственностью и тактом католические интеллектуалы Польши толкуют со своим народом на важнейшие темы культуры, политики, истории, духовной жизни. А от слов переходят к делам: создают организации, как для воспитания новой элиты страны, так и для заботы о молодежи из малоимущих слоев населения той же Верхней Силезии.
Чтобы как-то воспринять этот удивительный образ остается только обратиться к запасу своих исторических знаний, поскольку в современной России ничего подобного я не встречал. А вот и подходящий образец – дореволюционная земская интеллигенция! То же бескорыстное служение, та же активность. Конечно, многим земцам не хватало религиозности, но и среди них были христианские подвижники а la Дмитрий Иванович Шаховской. Хоть он был и масон, но такой, что нам до него еще расти и расти.
Польское католичество открылось мне через русское православие. Ченстоховская икона Божией Матери, сердце христианской Польши, оказалась православной. Византийский образ был вывезен князем Владиславом Опольским из Галицко-Волынской Руси. Глубоко укоренившееся иконопочитание, столь же странное для католического Запада, как и скульптуры Богородицы для восточного христианства, связало каким-то странным духовным родством «кичливого ляха» и «верного роса». Если же сюда прибавить православные росписи в приделе Потоцких в кафедральном соборе Вавельского замка в Кракове и еще пару древних костелов в православном облачении, построенных на территории современной Польши полонизированными русскими князьями-магнатами, то Третья Речь Посполитая откроет свою удивительную сущность. И это уже будет земля, где, смешиваясь, напластовываясь и влияя друг на друга, работали и животворили (хотя, конечно, и сталкивались, и противоборствовали) два направления христианства, западное и восточное.
Здесь мы начинаем понимать, что невозможно отрезать от Польши достаточно восточных земель, чтобы она стала только католической, избавившись от «следов» православия – разве только вынуть ее сердце, Ченстоховскую икону Божией Матери. Но тогда Польша перестанет быть и католической.
Если мы вглядимся в этот образ Польши, то нас ждет новое открытие: в своем слиянии Запада и Востока Варшава и Краков есть продолжение Киева и Львова, Минска и Гродно. Как невозможно четко определить, где на Украине или в Белоруссии заканчивается Русь и православие и начинается Польша и католичество, так и в Третьей Речи Посполитой открывается, что столетия совместной жизни в едином государстве с православными не прошли для поляков даром. Что будет с польским национальным самосознанием, если его лишить ортодоксального христианства и русского Востока, даже в образе врага и угрозы? Профессор Томаш Зарыцкий из Института социальных исследований Варшавского университета признается, что Россия как образ чужого и отрицательного до сих пор является ключевым звеном в менталитете поляков.
И даже не важно, что мы для большинства поляков пугало – главное, что о нас постоянно думают, говорят, вспоминают. От любви до ненависти один шаг – обратно, конечно, побольше будет, но, как доказали наши встречи с видными представителями католической интеллигенции Польши, все очень даже возможно и реально… .
Уже давно не покладая рук на благо русско-польского и православно-католического взаимопонимания трудится кинорежиссер Кшиштов (Христофор Юрьевич) Занусси. Твердые антисоветчики и видные представители политической (вице-спикер Сената Збигнев Ромашевский) и научной (историк Анжей Новак) элиты также готовы поддержать Россию как первую и главную жертву коммунистической диктатуры. В актив новой России можно также записать влиятельного поставщика кадров среднего и высшего звена для польского государства профессора Збигнева Пельчинского с его «Школой лидеров» и знаменитый «Клуб католической интеллигенции». На умы польских читателей активное пророссийское (и антисоветское) влияние оказывают книги писателя Юзефа Мацкевича. Главный обвинитель большевиков по Катынскому делу (писатель участвовал в комиссии «Красного Креста» в 1943 году, на месте преступления) и активный критик правителя межвоенной Польши Юзефа Пилсудского за предательство Деникина и сговор с «красными», Мацкевич признан на родине ведущим национальным литератором ХХ века.
Фактически от нас требуется не так уж много – позволить полякам воспринимать нас так, как они этого давно хотят, не цепляясь за образ советской империи. Для этого нужен хотя бы один журнальчик и небольшая группка интеллигенции с альтернативной большевицкой преемственностью…
И, напоследок, вспомним еще один образ Польши. В кафедральном соборе Вавельского замка, усыпальнице польских монархов, на одном из самых почетных мест, рядом с гробом святого Станислава, небесного покровителя Польши, покоится тело девятнадцатилетнего короля Владислава III. Этот монарх замечателен тем, что в 1444 году, по велению папы Евгения IV, во главе польско-венгерского войска отправился в крестовый поход против турок, пытаясь защитить единоверную (после Флорентийской унии) Византию. Его войско было разбито под Варной в Болгарии, а сам король-рыцарь погиб, стяжав себе посмертное прозвище Владислав Варненчик. Рыцарская Польша на защите христианства, принимаю тебя и такой.
Все образы Республики Польской, представленные мной, не претендуют на абсолютную истинность и объективность. Я лишь пытался показать, что можно видеть в чужом свое, любимое. Своеобразие и неповторимость никуда не исчезают, но, если умеешь узнавать близкое и родное в познаваемом, то уже не сможешь презирать иностранного, иноверного, инородческого.