В.В. Печатнов
Уважаемые коллеги, дорогие друзья!
В истории западноевропейской мысли можно проследить, как в период от схоластики до Нового времени включительно христианская мораль была отделена сначала от аскетики, т.е. от учения о духовном совершенствовании, затем от христианских таинств и догматов и, наконец, от христианства вообще.
У гуманистов эпохи Возрождения появилось стремление выделить главное в христианстве, и этим главным стала мораль. Однако это обернулось сведением христианства к морали, что мы видим и у Петрарки (1304-1374), и в "Платоновской академии" Марсилио Фичино, и у "князя гуманистов" Эразма Роттердамского. И при этом забывалась - а порой и сознательно игнорировалась - связь христианской морали с таинствами Церкви и ее основополагающими догматами, такими как Воскресение Христа и Боговоплощение. В частности, в эразмианской "философии Христовой" мы видим не только отсутствие связи морали с догматами и таинствами, но и отнесение таинства Евхаристии (Св. Причастия) к внешнему благочестию, которое противопоставляется внутреннему, выражающемуся в нравственных поступках.
А в "эпоху Просвещения", на волне растущей секуляризации европейской культуры, мораль отделяется от религии и появляется концепция "естественной морали". В самом конце XVII в. Энтони Купер, граф Шефстбери, четко выразил тезис об автономии морали от религии: в силу врожденных "моральных чувств" мораль обладает самостоятельностью и может существовать вне религиозной практики. В следующем, XVIII, веке независимую от христианства этику или "естественную" мораль разрабатывает целая группа английских философов, среди которых Давид Юм и Иеремия Бентам (1748-1832). Но эта мораль, примиряющая эгоизм с альтруизмом (граф Шефтсбери), признающая всякое страдание злом (Юм, Бентам), отстоит от христианской морали как земля от неба. Думаю, не нужно быть специалистом по этике, чтобы заметить, что чем больше христианская мораль отделяется от своего контекста, тем больше она теряет свое специфическое содержание, тем более понижаются ее требования, тем более она превращается в морализаторство, пусть и аргументированное, и хорошо философски обоснованное. Даже гуманисты Возрождения, еще вовсе не отделявшие морали от христианства, при всем их интересе к морали уже урезали ее. Они не говорили ни о новой заповеди Христа "Как Я возлюбил Вас, так и вы да любите друг друга" (Ин 13. 34), ни даже о том, как в полноте исполнить ветхозаветную заповедь о любви к Богу: "возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим, и всею крепостию твоею" (Мк 12. 28, Втор 6. 5).
После отрыва морали от религии был сделан следующий закономерный шаг: под сомнение была поставлена универсальность моральных представлений о хорошем и плохом, о правильном и неправильном, о добре и зле. Сегодня такой моральный релятивизм прекрасно вписывается в идеологию постмодерна, не признающую ничего универсального и абсолютного.
Все это закономерно. Когда мораль отрывается от религии, она неминуемо превращается в набор внешне навязанных норм, которые мешают человеку получать удовольствие от жизни, а с ростом комфорта становятся для людей все более обременительными.
Только если рассматривать христианскую мораль в христианском, а точнее, церковном контексте, она обретает свое подлинное лицо, становится в высшем смысле естественной, понятной и исполнимой. Иисус Христос принес в мир не столько новое учение, сколько новое бытие. "Кто во Христе, тот новое творение," формулирует христианский опыт апостол Павел (2 Кор 5. 17). А сам Христос в Евангелии от Иоанна говорит о Себе как о Хлебе жизни и о том, что причащающийся этому Хлебу пребывает в Нем, т.е. во Христе, и Христос – в нем. "Как послал Меня живой Отец, и Я живу Отцом", так и причащающийся Мне, Моей Плоти и Крови, "жить будет Мною" (см. Ин 6. 47-57). Это новая жизнь во Христе. Она начинается в таинстве Крещения, которое есть соединение со Христом в Его смерти и участие в Его Воскресении; как пишет ап. Павел, "мы погреблись с Ним крещением в смерть, дабы, как Христос воскрес из мертвых славою Отца, так и нам ходить в обновленной жизни" (Рим 6. 4). И она поддерживается другими таинствами, прежде всего таинством Евхаристии или Причащения.
А выражением этой новой жизни является новая мораль. Как сказал крупнейший греческий специалист по христианской этике проф. Георгий Мандзаридис, "христианская мораль, как жизнь по Христу, есть внешнее выражение жизни во Христе"[1]. А основные христианские добродетели суть дары Св. Духа. Ап. Павел пишет: "Плод же духа: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание" (Гал 5. 22-3). Когда христианин прилагает усилия к тому, чтобы жить в соответствии с новым бытием, обретенным в таинствах, он приобщается к Святому Духу, дарующему это добродетели.
Таким образом, христианская мораль есть следствие нового бытия, которое даруется человеку в аутентичной христианской Церкви. Но есть и обратное движение. По мере исполнения евангельских заповедей человек, во-первых, познает их Божественное происхождение, а во-вторых – что непосредственно относится к нашей теме – входит в иное бытие, действительно Божье бытие. Он приобщается к Богу, к Его Божественным энергиям, преображается во всем своем психосоматическом составе, приобщается к той Жизни с избытком, о которой в Евангелии говорит Христос: "Я пришел для того, чтобы имели жизнь и имели с избытком" (Ин 10. 10).
Эта неразрывная связь христианской морали с онтологией привела ряд православных мыслителей к выводу о том, что христианские моральные нормы суть законы бытия. В особенности, что закон христианской любви есть непреложный закон бытия. Если человек следует ему, он пребывает в гармонии с онтологическими основами мира. А если нарушает, то он причиняет вред себе на всех уровнях своего бытия. Спасибо за внимание.